Автор: Миша Габович, Эйнштейн Форум, Потсдам, Германия.
Существует широко распространенное мнение о том, что страны бывшего советского блока удалили большинство публичных монументов и памятников эпохи коммунизма вскоре после распада социалистического строя. Данное мнение, основанное на ряде широко растиражированных примеров постсоветского иконоборчества, весьма преувеличено. Данная статья, фокусируясь на примерах военных мемориалов, предоставляет обзор деконструкции и удаления памятников начиная с советского периода. В статье демонстрируется, что централизованные кампании по удалению советских военных мемориалов (в отличие от местных инициатив) являются скорее исключением, нежели правилом. Таким образом самая последняя кампания по декоммунизации Польши является исключением с точки зрения постсоциалистической политики в отношении советских мемориалов. Данный документ также контекстуализирует случаи удаления или уничтожения памятников, указывая на такие виды отношения к памятникам, как символическая маргинализация, различные художественные эксперименты, а также создание новых сооружений.
Осуществленные в последнее время в Польше кампании по удалению памятников Красной армии с новой силой разожгли дебаты о судьбе монументов социалистической эпохи в Восточной Европе даже в большей степени, чем недавние события в Украине 2015-4-2015 годов, связанные с разрушением памятников Ленину. Основываясь на более детализированном обзоре1, данное краткое эссе контекстуализирует пример Польши, фокусируясь на уничтожении советских военных мемориалов за пределами национальных границ.
Является ли Польша в данном случае исключением, или данные мероприятия представляют собой просто завершение процесса, начатого в 1989 году?
Существует широко распространенное мнение, согласно которому страны бывшего советского блока удалили все или большинство публичных монументов коммунистической эпохи сразу после отмены социалистического строя. Данное мнение, основанное на ряде широко растиражированных примеров постсоветского иконоборчества, весьма преувеличено. В данном случае ретушируются серьезные различия между странами и не демонстрируются важные отличия между несколькими примечательными кампаниями по удалению памятников по распоряжению центральных властей и более частыми примерами удаления или модификации монументов по инициативе местных властей. Самое важное, что не дается подразделение по различным типам памятников.
Однако иногда военные мемориалы, схожие по стилю с другими монументами, являются особенными объектами, так как многие из них связаны со противоречивыми и спорными моментами истории. Некоторые памятники, особенно установленные в центральных публичных локациях, стоят на военных кладбищах. Такие памятники часто охраняются по Женевской конвенции и ряду двухсторонних соглашений, заключенных с Россией, Беларусью и Украиной3, даже при том, что содержание многих из этих актов расплывчато и дает широкое поле для интерпретаций.
Некоторые памятники символически маргинализировались без какой-либо модификации, другие же, включая памятники в постсоветских странах, пришли в негодность ввиду отсутствия надлежащего ухода: Мемориальный комплекс «Бессмертие», Молдова, 1983 год.
- в то время как другие претерпели изменения по политическим соображениям:
Памятник в селе Стоянов в Западной Украине. Слово «советскую» удалено с выбитой на памятнике надписи: «Односельчане будут вечно благодарны павшим за Советскую Родину». К надписи добавлен Латинский крест, однако красная звезда на шлеме солдата осталась. Фото: Миша Габович, 2018.
или некоторые художественные преобразования:
Монумент, посвященный Советской армии в Софии, на второй день после того, как его перекрасили в цвета национального флага Украины».
В дополнение следует отметить, что на постсоветском пространстве в зоне влияния бывшего Советского Союза в последнее время воздвигнуто неожиданно много новых мемориалов солдат Красной армии (зачастую не обязательно на военных кладбищах) даже в таких удаленных странах как США, Израиль и Китай. Зачастую строительство таких монументов спонсируется государственными службами и богатыми донорами из России или Казахстана, впрочем, иногда это могут быть новые эмигранты и долгосрочные резиденты стран, имеющие тесные биографические связи с бывшими советскими республиками. Вместе с представителями политических меньшинств, ввиду множества разнообразных причин симпатизирующих советским или российским взглядам на события Второй мировой войны, данные группы также начали использовать существующие мемориалы в качестве центров новых памятных ритуалов в честь сражавшихся и погибших в войне4. В то время как подобные ритуалы раньше как правило проходили под руководством властей, сейчас это скорее целый ряд практик, инициированных «снизу», участники которых подчеркнуто проводят памятные мероприятия в честь некоторых лиц, даже при том, что существует мнение, что распространение подобных активностей может дойти вплоть до прямой поддержки геополитических проектов, поддерживаемых Кремлем. В качестве примера можно привести весьма популярную процессию, известную как «Бессмертный полк» и другие различные шествия к советским военным памятникам в разных странах.
Таким образом, разрушение или удаление памятников является одним из многих способов отношения к советским военным памятникам и, пожалуй, самым распространенным.
Самый примечательный и самый трагичный акт разрушения советского военного мемориала осуществлен 19 декабря 2009 года в Грузии. В рамках проекта децентрализации политических институтов было запланировано строительство нового здания парламента в Кутаиси – втором по величине городе страны. Президент Михаил Саакашвили отдал распоряжение освободить место для строительства и взорвать кутаисский Монумент воинской славы, что одновременно стало символическим жестом десоветизации страны. В результате неудачной детонации обломки 40-метровой конструкции разлетелись на сотни метров. Осколки попали в женщину и ее восьмилетнюю дочь, что привело к их гибели, несколько человек также получили ранения в том числе и тяжелые. Интерпретация памятника как символа советской оккупации была весьма сомнительна: в конце концов это было произведение искусства грузинских художников, которым, используя национальные народные мотивы, авторы чтили память павших в войне. В любом случае, навязанное сверху решение об уничтожении памятника в течение долгого времени было исключительным случаем, однако, как это ни парадоксально, подобные примеры были и в предшествующую советскую эпоху.
Подрывы и уничтожения индивидуальных военных мемориалов имели место в 1950-е и ранние 1960-е годы. До 1953 года некоторые памятники, установленные местными жителями и отдельными военными подразделениями, иногда разрушались, чтобы увязать их с официальной идеологией. После смерти Сталина памятники победе в 1945 году памятники в виде монументальных статуй Сталина были демонтированы. Памятник победы в Ереване - столице Армении можно считать одним их таких примеров: статуя высотой 16,5 метров на 33-метровом пьедестале, указывающая в сторону Турции, была разобрана в 1962 году и впоследствии заменена на статую «Мать Армения».
Статуя победы (памятник Сталину) в Ереване (открыт в 1960 году, разобран в 1952 году). Источник Ю.С.Яралов «Памятник И.В.Сталину» (Москва, «Советский художник», 1952 г., иллюстрация обложки).
В 1960-у бесчисленное количество ранних военных монументов, как правило - бетонных обелисков, облицованных гранитными плитами, было разрушено и заменено на более продуманные памятные сооружения. Вдобавок многие памятники советским солдатам и военные мемориалы стали объектами атак некоторых лиц – например в Эстонии, Польше и Восточной Германии, так как олицетворяли российскую оккупацию.
С 1989 года также осуществлялись спонтанные атаки и акты вандализма подобного рода; впрочем, большинство мемориалов избежало удаления и тем более уничтожения, инициированного государством. В Риге или Львове, Будапеште или Брно статуи Ленина и первого руководителя советской тайной полиции Феликса Дзержинского систематически демонтировались, в то время как случаи удаления военных мемориалов были гораздо более редкими, а отдельные случаи полного уничтожения были скорее исключением. Памятниками, которые подлежали деконструкции в основном были монументы лиц, входивших в пантеон советских военных героев либо монументы-танки.
В Литве большинство не связанных с войной статуй, которые не расположены на местах военных кладбищ, испытало на себе волну спонтанного иконоборчества в 1990-91 годы, однако это происходило не по инициативе центрального правительства. Многие статуи были перенесены впоследствии в Парк Грутас, открытый в 2001 году. Наряду с другими военными мемориалами там можно встретить несколько памятников литовской партизанке Марите Мельникайте и военными командирами, служившими до 1941 года. Также, впрочем, в парке Грутас можно увидеть могильные камни, перенесенные сюда с советских военных кладбищ.
Акты удаления памятников советской эпохи продолжались на протяжении всего постсоветского периода. Большинство таких случаев было инициировано местными властями и обусловливалось местными же обстоятельствами. Типичным обоснованием было желание найти более приемлемое место для памятных монументов. Иное развитие политики памяти было в разных регионах России и Беларуси, где новые монументы войны возводились и в постсоветский период в центральных или легкодоступных локациях.
Самым знаменитым примером политически мотивированного конфликта связан с переносом статуи «Бронзовый солдат» в Таллине из центра города на военное кладбище в 2007 году. Приняв такое решение, центральное правительство Эстонии фактически вмешалось в разногласия между разными группами. Памятные ритуалы, связанные с празднованием Дня победы (9 Мая) набирают все большую популярность среди русскоязычного населения страны, которые усматривают в данном монументе своеобразный образ коллективной самоидентификации. В свою очередь эстонские националисты интерпретируют 9 Мая как символ оккупации и проводят контр-демонстрации. Попытки правительства разрешить конфликт технократическим образом путем удаления противоречивого монумента подлило масла в огонь противостояния, что через несколько дней привело к столкновениям, в результате которых погиб человек. В свою очередь конфликт в Эстонии привел к тому, что дебаты по поводу монументов войны разгорелись с новой силой.
Конфликты другого типа возникли после того, как данные монументы приобрели новое значение в общественной жизни: туристические достопримечательности, импровизированные скейт-парки и др. Так город Легница, в котором был расположен штаб командования Советской армии в Польше, стал использовать памятники и преподносить себя как своего рода «Маленькую Москву»10, вдохновившись успехом одноименного фильма, – достаточная причина противостояния давлению Варшавы. Софию – столицу Болгарии можно отнести к той же категории: здесь советский военный мемориал защищали не только официальные представительства посольств и политических групп левого толка, но также софийские скейтбордисты, защищавшие памятник как место проведения своих спортивных мероприятий11.
В Украине законы о декоммунизации 2015-16 годов главным образом фокусировались на памятниках коммунистическим лидерам, которые легче было интерпретировать как символы оккупации, чем мемориалы павшим воинам армии, в которой воевали миллионы украинцев. Многие военные мемориалы были переосмыслены и вписаны в новые памятные практики, но не демонтированы. Отдельные исключительные случаи касались военных командиров, занимавших высокие политические должности. Даже этот критерий не исключал некоторых двусмысленностей. Например, в случае с повсеместно уважаемым лидером украинских партизан Сидором Ковпаком даже авторы законов о декоммунизации признавали, что не имели четкой позиции, касающейся этой исторической личности. С другой стороны, администрация города Харькова исключила статую советского маршала Георгия Жукова из списка декоммунизации ссылаясь на его художественную ценность. Еще одним памятником, которому угрожало уничтожение во время написания законов о декоммунизации, был монумент воинской славы во Львове, который посвящен победе во Второй мировой войне, но также и советской армии в послевоенный период. Данный монумент был символически воздвигнут у внешних границ Советского Союза после подавления «Пражской весны» советскими вооруженными силами. Впрочем, кампания по демонтажу не ограничивалась только законами о декоммунизации, она была инициирована местными активистами, при этом большинство противников данной кампании были также местными сотрудниками служб по охране памятников и специалистами по истории города.
Таким образом, несмотря на то, что Украину и другие страны можно считать предшественниками Польши, начало кампании национально-консервативной партии Польши в октябре 2017 года можно считать первым прецедентом систематической, организованной центральными властями программы по удалению советских военных мемориалов в постсоциалистической стране. Поправка к закону 2016 года, запрещающая коммунистическую пропаганду четко указывала на прославляющие монументы и военные мемориалы. Исключения были возможны на основании соответствующих заявлений, однако закон предоставляет назначенным правительствам воеводам (губернаторам) и аффилированному с государством Институту национальной памяти широкие полномочия в плане толкования закона и принятия решений. Поскольку вмешательство государства временами встречает противодействие со стороны местной администрации и населения, подобные контрмеры не всегда успешны.
Таким образом, самым проблематичным аспектом кампании польского правительства является намеренное принятие решений, при которых обходятся стороной противоречивые смыслы монументов социалистической эпохи. Разумеется, дебаты вокруг военных мемориалов зачастую представляются как конфликт между двумя историческими нарративами, что задело российских комментаторов, обвиняющих польскую сторону в своеобразном геополитическом вызове и попытках переписать историю. Однако, памятники – это больше, чем текст: на протяжении всей своей истории они часто обретают многослойные смыслы помимо тех, что в них вкладывали создатели или усматривали историки и политики. Это необязательно делает их менее противоречивыми, но означает, что дебаты вокруг монументов советской эпохи - это не только просто разногласия о том, у кого более правильное понимание истории.
Примечания:
1 To be published in English in: Lana Lovrenčić, Sandra Križić Roban, Marko Špikić, eds., War, Revolution and Memory: Post-War Monuments in Post-Communist Europe (Zagreb: Institute of Art History), and in German in: Jürgen Danyel, Thomas Drachenberg, Irmgard Zündorf, eds.: Kommunismus unter Denkmalschutz? (Worms: Wernersche Verlagsgesellschaft), 49-64.
2 In particular, article 34, paragraph 2b of the Additional Protocol of 1977.
3 The texts of the agreements to which Russia is a signatory can be found on the Russian foreign ministry’s web site; for an overview see: http://mil.ru/commemoration/foreign/agreements.htm.
4 See Mischa Gabowitsch, Cordula Gdaniec, Ekaterina Makhotina, eds., Kriegsgedenken als Event: Der 9. Mai 2015 im postsozialistischen Europa (Paderborn: Schöningh, 2017); Mikhail Gabovich [Mischa Gabowitsch], ed., Pamiatnik i prazdnik (Moscow: NLO, forthcoming).
5 Ewa Ochman, Soviet War Memorials and the Reconstruction of National and Local Identities in Post-communist Poland, Nationalities Papers vol. 38 no. 4, 509–530, 524.
6 Maya Nadkarni, The Death of Socialism and the Afterlife of Its Monuments: Making and Marketing the Past in Budapest’s Statue Park Museum, in: Katharine Hodgkin, Susannah Radstone, eds., Contested Pasts: The Politics of Memory, London: Routledge, 2003, 193–207.
7 Ekaterina Makhotina, Between Heritage and (Identity) Politics: Dealing with the Signs of Communism in Post-Soviet Lithuania. Unpublished manuscript.
8 Karsten Brüggemann and Andres Kasekamp, The Politics of History and the “War of Monuments” in Estonia, in: Nationalities Papers, vol. 26, no. 3, 2008, 425–448.
9 Alexander Astrov, States of Sovereignty: “Nature,” “Emergency,” and “Exception” in the “Bronze Soldier” Crisis, in: Russian Politics & Law, vol. 47, no. 5, 2009, 66–79.
10 See the travel guide: Wojciech Kondusza, Śladami Małej Moskwy (Legnica 2012), 10–12.
11 Daniela Koleva: Pamiatnik sovetskoj armii v Sofii: pervichnoe i vtorichnoe ispol’zovanie (Neprikosnovennyi zapas no. 101, 2015), 184–202, 197.